у которой вместо морды сияет начищенной новогодней игрушкой ехидная негритянская рожа, ухмыляющаяся от уха до уха. Кожа блестит на солнце, словно шоколадная глазурь. Рот в кровище.

– А-а-а! – оглушительно взвизгивает Соня. – Лицо! А-а-а! – она пятится, упирается спиной в стену и, заикаясь, спрашивает: – Т-т-ты что такое?

– Меня зовут Глория, – обиженно поджав окровавленные губки, отвечает та и представляется более полно: – Кошкодева Глория. Можно просто – Глор.

И протягивает для лапопожатия лапу. Соня, сухо сглотнув, осторожно пожимает её, пачкая пальцы в красном и липком.

Удар!

«Серость – бесформенная, невнятная, с мутными жилами – вот что такое ожидание жизни вместо её проживания. Я готова на всё, что угодно, лишь бы не этот липкий туман, эта стылая перина, в которую проваливаешься спиной».

– Я себя теряю, теряю, – Соня плачет, качается взад-вперёд.

Вокруг неё тишина спящего дома и воздух, густой, как кисель. Уснуть не выходит. Два часа ночи. Три. Половина четвёртого.

Соня идёт на кухню – по кафелю босиком, – ныряет головой в холодильник. Кроме груши и сырка там стоят бутылочки с китайскими специями – и только. Закрывает холодильник. Включает свет. Жёлтая лампа нервно выхватывает пространство из сумрака.

Соня наливает себе воды, – та отдаёт хлоркой и тухлыми трубами. Зубы стучат о стекло, и Соня вздрагивает от хрустального звона. Бах! Лампочка под потолком чпокает, разлетается на осколки, и на плечи колючим покрывалом наваливается душный мрак. Соня ставит стакан на столешницу, промахивается, и тот в тишине сладко спящего дома разбивается вдребезги.

– Чёрт.

В окно сквозь тонкую тюль виднеется долька луны, и ровный свет от неё рисует на полу молочную дорожку. Темнота становится ощутимой. Осколки усеивают пол и самый крупный, полумесяцем, поблёскивает вблизи, у ног. Соня приседает и берёт его, – опасное стекло бликует, дрожит в руке. Острый край – такой красивый, завораживающий своей сутью, зовущий соприкоснуться, чтобы почувствовать себя настоящей… Живой.

Соня сжимает осколок пальцами.

– Мяу!

Настойчивые вопли гремят в голове, отдаваясь эхом:

– Мяу-мяу-мяу-мяу!

Соня вздрагивает. В руке блестит стекло, а в полумраке, на кафеле чернеет кровавая лужа. Исполосованное поперёк запястье истошно орёт о пощаде.

– Да что ж я за дура такая, – Соня отбрасывает осколок и зажимает порезы пальцами – кровь просачивается между, бумкает каплями на пол. – Вот дура!

– Да хуже, детка! Ты – самокритичная дура, – гогочет Глор.

Переступая через осколки, Соня бросается в комнату, включает свет и открывает первый попавшийся ящик – удачно. Там лежит арсенал хирурга: бинты, лезвия, нитки, салфетки и множество крючков и зажимов, назначение которых страшно себе и представить. В угол задвинуты флакончики с духами, – Соня замечает их краем глаза. Что там в других ящиках – лучше не думать. Она заматывает раны бинтами, и они тяжелеют, пропитываясь насквозь. Разматывает обратно, – всё в алых пятнах, и с руки продолжает капать, капать!

– Шить надо, – морщится Глор, задней лапой пододвигая банку со спиртом и с ловкостью фокусника добывая из коробки пачку ниток, а затем и нужный зажим.

Битый час неумело Соня шьёт, протыкая кожу кривой иглой и хныкая, а Глор, натужно пыхтя, пережимает ей вены чуть ниже порезов, – подушечки лап потеют.

Удар!

Возле дома находится супермаркет. Там, у крыльца, к покрытому облупленной краской поручню за тонкий поводок привязана лохматая чёрно-белая собачка с блестящими глазками – стоит в напряжении, перебирает лапками. Поводок натянут струной.

Соня заходит внутрь, берёт сырки. В кармане побрякивает мелочь – высыпалась из рваного кошелька. На кассе в очереди стоят двое: женщина с тележкой товара и за ней – сгорбленная старушка. Соня становится третьей. Старушка сухонькая, в балахоне бордового цвета; на голову накинут капюшон. От неё пахнет по-деревенски – сеном и парным молоком. Загорелые руки с узловатыми пальцами держат пакет с зеленоватыми персиками. Вот она расплачивается, сетуя: «Что за персики… Есть нельзя – ни запаха, ни вкуса, как пластмассовые», и медленно направляется к выходу. Кассирша пробивает Соне сырки, и когда она выходит из магазина, старушка как раз отвязывает собачку, – та оголтело подлаивает, бешено вращает хвостом.

– На море надо ехать, на море… – старушка справляется с поводком и обращается будто бы в воздух: – Да, Соня?

Что? Соня поднимает на неё глаза и сталкивается с удивительно мудрым взглядом. Из-под платка выбиваются косички, в которые вплетены чёрные глиняные бусины. И только Соня успевает заметить над бровями выцветшие татуировки из линий и вензелей, как старушка неторопливо отворачивается и, наматывая на руку поводок, медленно удаляется прочь. Собачка, радостно пританцовывая, бежит следом.

Соня замечает повешенный на поручень балахон, вскрикивает:

– Ой, Вы забыли!

Но ни бабушки, ни собачки нет, – как в воду канули.

Соня несколько минут стоит в задумчивости с балахоном в руках.

Она уносит его домой, ощупывает внутри и снаружи: ни записки, ни визитки – ничего, лишь в правом кармане находится ключик.

– Глор, что это? – спрашивает Соня, держа его на ладони.

– О, прапрадед коший Кат Ши! – восклицает та. – Вот так подарок! Что ж, видно, пришло время познакомить тебя с Видой.

– С кем? – таращит глаза Соня.

– Нет времени объяснять! Напяливай балахон!

Удар!

…В магазине Соня берёт сырки, груши и, вооружившись пустым пакетом, останавливается у прилавка с овощами. Там лежат и сверкают зелёными глянцевыми боками заморские авокадо – примерно с десяток. Поддавшись необъяснимому импульсу, она берёт один, щупает – он слегка мягкий – и в странном оцепенении кладёт в пакет. Берёт второй – кладёт в пакет. Третий… К ней подходит женщина и тянется было тоже, но встречается с немигающим взглядом Сони и отдёргивает руку. Каменное, похожее на маску лицо с пустыми глазами выглядит так пугающе, что женщина пятится, утыкается спиной в полку, от чего с неё падает на пол печенье, и торопливо уходит прочь. Соня не останавливается.

– Ну и куда тебе столько? – звучит в голове. – Солить?

…В магазине Соня берёт сырки, груши и, вооружившись пустым пакетом, останавливается у прилавка с овощами. Там лежат и сверкают зелёными глянцевыми боками заморские авокадо – примерно с десяток. Поддавшись необъяснимому импульсу, она берёт один, щупает – он слегка мягкий – и в странном оцепенении кладёт в пакет. Берёт второй – кладёт в пакет. Третий… К ней подходит женщина и тянется было тоже, но встречается с немигающим взглядом Сони и отдёргивает руку. Каменное, похожее на маску лицо с пустыми глазами выглядит так пугающе, что женщина пятится, утыкается спиной в полку, от чего с неё падает на пол печенье, и торопливо уходит прочь. Соня не останавливается.

– Ну и куда тебе столько? – звучит в голове. – Солить?

Соня бегло оглядывается по сторонам. Окаменевшая рука сжимает авокадо – последний. Пакет набит под завязку. Никогда не пробовала такое и даже не знает, как их чистить, и что там за вкус – и вот на тебе! Вот наваждение… Она смотрит на цену, ахает и, воровато озираясь, торопливо выкладывает всё обратно. Идёт на кассу.

Там топорщатся букетом надутые гелием воздушные шарики. Самый забавный из них – розовый, с рожицей котёнка. «Hello, Kitty!» – написано на боку. Соня, стиснув в дырявом кармане пошарпанный кошелёк, только отводит взгляд.

Непривлекательная внешне кассирша – худая, с осунувшимся лицом и глазами, напрочь лишёнными жизненной силы – берёт пакет с сырками, пробивает по одному, кладёт в корзину. Взвешивает кулёк с грушами. Устало вздохнув, находит по листку нужный номер, пробивает, снимает с весов, и тут Соня внезапно для себя произносит:

– Смена же скоро закончится, верно?

Пакет зависает в воздухе, рвётся. Груши раскатываются, и одну девушка едва успевает поймать на самом краю. Поднимает глаза на Соню.

– Ой, как живые! – смеётся та, желая разрядить обстановку.

Кассирша собирает груши в новый пакет, попадая в него не с первого раза. Кладёт в корзину.

– Да, – кивает она, оставаясь мучительно истощённой. – Пакеты такие… Рвутся… – и сосредоточенно добавляет: – Товары по акции?

– Мне вон тот ещё розовый шарик, с котёнком, – говорит Соня, показывая на связку шаров.

– Конечно, – отвечает девушка. – Да, конечно.

Расплатившись, Соня выходит на улицу. Неподалёку стоит скамейка, и она за ленточку ведёт шарик туда. Садится. Ветер качает его вправо-влево, и он рвётся